Я – кандидат физико-математических наук, преподаю высшую математику в университете. Однако здесь речь пойдёт не о моей профессиональной деятельности, а о работе с моим сыном, которого я обучала дома 11 лет.

Это было с 1995 по 2006 год, прошли годы, но я полагаю, что ситуация с инклюзивным образованием таких детей и сейчас не стала лучше. Андрей родился и развивался до полутора лет нормальным ребёнком: в девять месяцев пошёл, к году заговорил, причём очень быстро начал произносить все звуки правильно и чётко. Врачи не находили никаких отклонений, кроме гиперактивности: он очень много бегал, прыгал на одном месте. Я с 9-10 месяцев читала ему сказки и стихи, короткие рассказы, стараясь это делать как можно более артистично, меняя интонации, применяя жестикуляцию. Он любил слушать, и вскоре выяснилось, что десятки своих книжек знает наизусть. Память его поражала окружающих: к двум годам знал уже все буквы и цифры, цвета и геометрические фигуры, и так далее.

В то же время меня начали тревожить и его стереотипные движения, и особенности его речи. Практически не было вопросов, просьб, попыток поделиться чем-то. Он цитировал свои книжки по каждому поводу, иногда так метко, что взрослые вздрагивали. Начинал уже читать, но не хотел играть с другими детьми, не интересовался большинством игрушек. Всё это усугубилось, когда пришлось отдать его в детский сад, ведь я растила его одна, надо было работать. Через полгода посещения детского сада Андрей замолчал совсем. Он горько и долго плакал, когда к нам приходили чужие люди, не смотрел в глаза, не называл себя "я", говорил о себе в третьем лице. В детском саду он не спал, не ел, не занимался со всеми - сидел и ждал маму. Не выгоняли нас потому, что у меня в университете училась дочь заведующей, потом в другом садике – дочь няни, к тому же я бесконечно рисовала наглядные пособия, занималась математикой с детьми воспитателей - школьниками и студентами. Отводила в садик только в те дни и часы, когда у меня были занятия.

Андрею было четыре года, когда прозвучало это слово – аутизм. Не врачи его произнесли, а мои коллеги – преподаватели психологии, они и принесли мне литературу, чтобы я хотя бы немного узнала, что это такое. Врачи сначала говорили – невроз, трудности адаптации. Но трудности эти очень ярко проявились, когда надо было решать вопрос со школой. Участковый психиатр на комиссии посоветовала отдать его в школу с многообещающим названием "Помощь": обучение платное, но в классе 10-12 учеников, работают психологи, логопеды, "новейшие методики", позволяющие обучать даже детей с большими проблемами. В эту школу мы и пришли. В классе семь учеников, большое помещение для них, учитель по основным предметам, воспитатель, психолог, нянечка, которая приносит в класс горячую еду три раза в день. Я взяла отпуск на две недели и была всё время с сыном, стараясь не вмешиваться в ход уроков. И вот трудности инклюзивного образования: одноклассники, в основном дети из богатых семей, которым родители хотели создать более комфортные условия в школе, не хотели сидеть с ним рядом, подавать руку, когда игровые занятия требовали этого. Никто не хотел работать на уроке с ним в паре, на переменах старались толкнуть или передразнить. Андрей никогда агрессии не проявлял, но смотрел поверх голов, махал руками, прыгал на одном месте. Он был не такой, как все, и дети (с самым разным воспитанием) отвергали его. Более того, как выяснилось на родительском собрании, они жаловались родителям, что приходится учиться в классе с "ненормальным".

Как только я вышла на работу, оставив сына одного в школе, от него постарались избавиться: директор вызвала в школу психолога из отдела образования, та закрылась с ним в кабинете. В такой обстановке Андрей не сказал ни слова, не ответив даже, как его зовут, не стал выполнять никакие тесты. Психолог вынесла приговор - не обучаем, из школы нас отчислили в тот же день. Трудно описать ту степень отчаяния и боли, которую испытывает мать в такой ситуации. Ведь учителя видели, как легко он запоминает иностранные слова на уроках немецкого и английского, быстро усвоил шахматные ходы, хорошо читает. И – не обучаем? Директор на меня кричала, что я привела ребёнка, которого "нельзя ничему научить", и никто из учителей не заступился. Позже от своих бывших студентов, работавших психологами в других школах, я узнала, что эта дама считала себя открывателем "метода, позволяющего преодолеть любые трудности в обучении особых детей". Ей нужны были быстрые результаты для подтверждения и публикаций; всех детей, с кем это быстро не получится, из школы отчисляли, как и преподавателей, в чём-то не согласных.

В наши дни, когда много стали говорить о проблемах аутизма и инклюзивного образования, тоже есть опасность, что "модную" тему будут использовать для получения степени, не помогая реально семьям с такими проблемами. Ведь мне не только было страшно думать, что мой ребёнок навсегда выброшен из общества и не получит образования, но и просто не с кем, негде было его оставить, пока я на работе. Нет таких заведений, где можно оставить на несколько часов такого ребёнка школьного возраста. Комиссия из опытных врачей психиатров сумела выяснить, что у Андрея "интеллект сохранён, но учиться ему не даст короткое произвольное внимание". Наконец была названа причина, почему возникают трудности в обучении. Нам дали возможность учиться индивидуально на дому, приписав нас к школе по месту жительства. Выделили учительницу, которая должна была приходить к нам домой. Я очень надеялась на её большой опыт работы в начальных классах, потому что у меня был только опыт обучения студентов и старшеклассников. Но оказалось, что стандартные подходы к обучению почти бессильны. За полгода не было сдвигов в навыках письма, решении примеров. Больше трёх минут он не слушал, мыслями уходя в свой мир, повторяя потусторонние фразы. Завуч школы стала говорить уже знакомые слова о невозможности его учить. Тогда я поняла, что мне надо самой полностью учить своего ребёнка, самой выстрадать методики обучения. Наивно думала, что через десять лет найдут лекарства и его вылечат, а образования не будет.

Первая задача была – научить писать. Месяц я писала его рукой, приспособилась держать его руку так, чтобы он приблизительно правильно держал ручку, и мы медленно старались писать ровно. Мы не выводили палочки и кружочки – сразу стали писать слова, причём те, которые он любил. Это было нужно, чтобы удержать на месте хотя бы десять минут. Потом он бегал по комнате какое-то время. Как у учителя, у меня было бесценное преимущество перед "чужими" учителями: я наблюдала своего ребёнка ежеминутно с самого рождения, знала историю его привычек, знала всё, чего он боится, когда устаёт. По движению век, взмахам руки научилась понимать, когда он будет воспринимать что-то новое, а когда убежит в свой привычный мир. Самое главное - я знала, что его трогает, что нравится ему больше всего, ведь опираясь на это, я расширяла окошечки его короткого внимания, связывая новые для него понятия с его личной, индивидуальной сферой образов и ассоциаций. У каждого человека эта сфера своя, у моего сына в ней большую роль играет музыка и все виды транспорта. Классическую, джазовую, народную музыку он начал слушать ещё до рождения, потом мы слушали и находили образы, которые возникали от этой музыки. Пели вместе сначала детские песни, позже он полюбил авторские. Знал наизусть несколько пластинок с песнями Окуджавы, кассеты с песнями Городницкого и Визбора. А транспорт - такси, самолёты, метеоры – уносил его каждое лето далеко на север к бабушке и дедушке, подальше от ненавистного садика. Всё это я и использовала, чтобы вызвать интерес к каждой новой теме по математике, русскому языку или природоведению.

Моя работа обращена прежде всего к родителям или другим близким ребенку людям, которые готовы на время забыть о своих интересах, внимательно изучая проблемы своего ребёнка. Успехи даже в трудных случаях будут, если ребёнка любить. Поэтому я считаю, что инклюзивное обучение для детей с синдромом аутизма во многих случаях невозможно. Такого ребёнка трудно любить кому-то чужому, а мой ребёнок, например, очень тонко чувствует неприязненное отношение к себе. Если в классе много учеников, учителю некогда искать индивидуальные подходы. Никаких стандартных подходов, применимых с успехом сразу ко многим детям с подобными расстройствами поведения, мне кажется, не существует. Тем более одинаковой для всех скорости усвоения материала. Домашнее обучение даёт возможность учить чему-то новому, когда ребёнок готов, а не тогда, когда требует программа. Мы учились с сыном и в лесу, и на реке, и в поезде, и в огороде. Писать красиво и достаточно мелко Андрей научился только в третьем классе. Для аутиста очень важно, чтобы какое-то действие стало постоянным, превратилось в ритуал, обязательный в какое-то определённое время. Когда сын был совсем маленький, я так учила его чистить зубы два раза в день, правильно одеваться, есть кашу. Даже простым бытовым навыкам, которые другие дети усваивают мимоходом, естественным подражанием, моего ребёнка приходилось учить специально и долго. Я сопровождала каждый день подобные действия какой-нибудь придуманной песенкой, фразой с ярким сравнением. Например, когда каши оставалось полтарелки, говорила: "Это месяц, звёзды и ночь!" Много лет он потом сам повторял эти слова, а я должна сказать: "Да, мой хороший". Слова "да, мой хороший" я до сих пор повторяю до 40 раз в день, это требуется при ответе на многие вопросы, только такой ответ даёт сыну уверенность в безопасности. В первом классе мы превращали в ежедневный ритуал письмо. Писали понемногу в течение дня: подписи под рисунками, открытки и письма бабушке, слова любимых песен. Написанное обязательно должно было иметь смысл. Потом перешли к упражнениям из учебника. Вторая проблема, возникшая в первом классе – решение примеров и задач. Натуральный ряд он очень хорошо представлял, помогли качели. Лет с двух он громко считал в такт раскачиванию, постепенно узнавая новые числа, быстро усвоил правильное их построение, до тысячи никогда не сбивался. Как написать числа, тоже не пришлось долго объяснять, названия знаков "+", "-", "=" знал давно. Но вот смысл действий, которые надо совершить соответственно этим знакам, почему-то не связывался с символами. Решить эту проблему удалось только в каникулы у дедушки с бабушкой. Дед много рыбачил, и на крыльце лежали выпиленные из пенопласта поплавки для сетей. Андрей называл их "бочки" и часами катал по слегка наклонному полу веранды. Устав от очередного урока математики, на котором он равнодушно писал наугад ответы в примерах, я присела с ним рядом и затянула песню: "Жили-были восемь бочек, три бочки укатились, сколько стало бочек?" Я повторяла это много раз, меняя числа, укатывая и прикатывая бочки, связывала эти действия с минусом или плюсом. Сын не отвечал, он молча продолжал игру по каким-то своим правилам, не глядя на меня. Так мы катали бочки целый день с перерывом на обед. Уже ночью, укладывая сына, я ему повторила вопрос, "укатив" шесть бочек из десяти. Неожиданно, уже полусонный, он мне ответил: "Четыре". На другой день мы снова повторили действия с бочками, все задачи он решил правильно. Перешли к тетрадке – опять все примеры с плюсом и минусом правильно решил. Постепенно выяснилось, что для него натуральный ряд выстроился в виде ряда пронумерованных бочек, каждое число – часть этого ряда. Он мысленно укатывал нужное количество последних номеров и называл номер крайней оставшейся. Дальше мне нужно было как-то приспособить это к большим числам. Арифметика уже перестала быть для него "непроходимой трудностью", стала вызывать интерес. Довольно легко мы стали складывать и вычитать трёхзначные и четырёхзначные числа в простых случаях. Новая трудность возникла, например, в такой задаче: надо вычесть 321 из 1000. Из 999 – это запросто, по разрядам. А как вычитать из нулей? Ученик мой затосковал, объяснений не слушал. Он знал, что 0 – это ничего нет, где взять? Потребовалась опять смешная песенка, которую я придумала, наблюдая за перелетающим с цветка на цветок шмелем. Написала пример столбиком, и мы над тысячей "полетели" от последнего нуля к единице, приговаривая над каждым нулём: "Здесь не взять", над единицей: "Здесь возьмём и обратно понесём". Понесли, а каждый нолик плачет: "Урони девятку!" Так приносили в конец числа десятку, рисуя по дороге девятки, где нужно, потом вычитали. Смешная песенка пробилась к сознанию, серьёзные объяснения были услышаны, упражнения закрепили правило прочно, Андрей научился складывать и вычитать любые целые положительные числа. Таблица умножения привела меня к новому ресурсу в трудном деле обучения моего ребёнка. Таблицу умножения надо выучить как песню, чтобы нужное число возникало мгновенно, автоматически. Иначе очень трудно изучать математику дальше. В то лето, когда надо было выучить таблицу (у всех родителей второклассников бывает такое лето), папа купил видеокамеру. С её помощью мы решили соединить несколько факторов: значимость для Андрея именно моего голоса, моих интонаций; видеоряд с любимыми его местами во дворе бабушкиного дома; возможность многократного повторения. Я написала на белых табличках чёрной тушью крупными цифрами все сто элементов таблицы. Десять таких табличек с умножением на одно и то же число мы снимали на одном фоне, потом меняли фон. Я громко произносила текст таблички, меняя интонации. Например, таблицу на девять мы снимали, прикрепив таблички к перекладинам лестницы на чердак, по которой любил лазить Андрей. На нижней ступеньке "девять умножить на один" я произносила низким и "обыденным голосом", потом таблички по ступенькам поднимались вверх, голос повышался и постепенно становился восторженным. Таблицу на восемь снимали на фоне розовых астр, на семь - на фоне ягод смородины. Оказалось, что достаточно прокрутить эту кассету три раза, чтобы сын выучил накрепко таблицу умножения. Для него было очень важно, что читает её именно мама – человек, к которому он эмоционально привязан. Позже, когда появился интернет, пытались показать видеоуроки других людей, но он не слушал, не воспринимал информацию. Можно много привести ещё примеров, связанных с математикой, но ведь был ещё и русский язык. Я боялась, что будет трудно объяснять состав слова, части речи, члены предложения, но опасения оказались напрасными. Моя восторженная речь о волшебных суффиксах и приставках, способных изменить смысл слова, положила начало глубокой любви к русскому языку. Андрей увлёкся словотворчеством, усиливая и размножая оттенки смысла. Он чутко выделял корень и "наворачивал" вокруг него суффиксы и приставки, придумывал и совсем новые слова. Полюбил термин "неологизм", гордо замечая, что "метлон" (лампа дневного света) и "комболки" (сетчатые полочки в купе поезда) – это его неологизмы. Легко и быстро усваивались все правила, конечно, тоже с песенками и сказками. Разбор слова стал любимым грамматическим заданием, он никогда не ошибался. Потом полюбил и части речи, сложные предложения. К окончанию школы он писал абсолютно грамотно. От ЕГЭ его освободили, писал диктант – очень сложный, с причастными и деепричастными оборотами, прямой речью, предложениями в полстраницы и трудными словами. Он не сделал ни одной ошибки, выполнив и все задания. Отдельно надо упомянуть, как мы изучали литературу и историю. Стихи сын всегда любил, легко запоминал и читает замечательно. Прозу читали с ним вслух по очереди, анализировали текст. Пересказать он не мог, хотя по односложным ответам на вопросы было видно, что всё понимает. Когда тексты произведений уже стали очень длинными, упражнения большими, времени не хватало, ведь мне надо было ещё работать. В пятом классе нам начали помогать в учёбе мои родители, выйдя на пенсию и переехав в наш город. Они приняли все мои методы и очень много занимались с Андреем, пока я была на работе. Возможность больше зарабатывать позволила мне осуществить мечту – показать сыну наглядно, где и как жили русские классики. Перед тем, как изучать Пушкина, мы поехали в Петербург. Я сама провела ему экскурсии в лицее, в квартире на Мойке, в Павловске на выставке интерьеров 19 века читала соответствующие главы из "Евгения Онегина". Я знаю этот роман наизусть, а там была возможность показать все предметы из кабинета Онегина, залы для балов и карточные столы, камины и посуду, одежду того времени. Я создавала разносторонний образ того мира, который окружал героев Пушкина. Старалась говорить о Пушкине и его эпохе ярко, эмоционально. Это очень помогло потом Андрею изучать произведения той эпохи. У нас дома больше 50 книг о Пушкине, но они скучными показались ребёнку - мама говорит о том же, но совсем не так. Когда пришло время изучать Толстого, мы поехали в Ясную Поляну, посетив и музей в Хамовниках. Я к тому времени читала роман "Война и мир" уже раз десять, ведь в каждом возрасте найдёшь в нём что-то новое для созвучия своему состоянию души. К тому же читала много воспоминаний близких Толстого. Поэтому образ писателя и образы его героев получились у меня живыми, пробудив интерес. Потом - поэзия серебряного века. Повезла сына в музей Пастернака в Переделкино, в Фонтанный Дом и в Комарово, в музеи Маяковского и Цветаевой в Москве. Везде читала стихи, рассказывала о судьбах поэтов взволнованно, как будто это были близкие люди. Эти поездки сыграли очень большую роль в восприятии моим учеником и литературы, и истории. Можно много ещё привести примеров моих приёмов обучения по разным предметам. Числовая прямая у нас была железной дорогой: нуль жил на вокзале, положительные числа ехали в Москву, а отрицательные в Пыть-ях. Названия физических величин, их буквенные обозначения, единицы измерения и формулы были записаны на картонной таблице по строчкам, потом таблица разрезалась, все перемешивалось, Андрей должен был правильно собрать строчку. Например: масса m килограмм. Для запоминания формул химических веществ тоже использовали игру, похожую на лото. Все тетради Андрея и некоторые наглядные пособия сохранились. Таблицу умножения с кассеты переписали на диск, берут родители второклассников в помощь. Школу - 11 классов, мы закончили по обычной программе. Андрей добросовестно сдал экзамены и получил аттестат. Теперь он у нас в рамочке на стене - болезнь никуда не делась, трудности в общении остались, инвалидность пожизненно с третьей степенью ограничения трудоспособности. Конечно, возникает вопрос, не зря ли я потратила 11 лет жизни, с таким трудом обучая ребёнка наукам, если аттестат все равно не понадобился. Надежды на то, что со временем научатся лечить аутизм, не оправдались. Какие же у нас положительные результаты? Прежде всего, для меня важно, как изменилось восприятие мира у моего сына, насколько богаче, интереснее, больше стал для него этот мир. Во-первых, в процессе обучения он научился сидеть и слушать. Это позволяет нам часто ходить в филармонию на концерты классической и джазовой музыки. Наши постоянные места самые крайние в ряду, чтобы уйти, никому не мешая, если станет плохо. Но пока ни разу не уходили. Во-вторых, он хорошо читает, может найти нужную ему информацию. При этом понимает и английские слова, и термины из физики, химии, биологии. Любимые книги – о самолётах, открытиях учёных, кораблях, космосе, птицах. В-третьих, он грамотно пишет, причём помнит все правила. Может заполнить нужные документы, в путешествиях ведёт дневники, может без ошибок набрать поисковый запрос в Интернете. В-четвёртых, сын много знает. Конечно, он проявляет и применяет свои знания только тогда, когда это ему остро необходимо, а не тогда, когда психолог его просит. Но всё-таки знания о мире помогают уменьшить страх перед ним, и созданная человеком модель всего окружающего с накоплением знаний приобретает более правильные черты. Наконец, сын много лет был занят учёбой ежедневно с утра до вечера, и сейчас он не стремится к безделью, помогая мне во всех домашних делах. Занятия с дедушкой и бабашкой тоже не прошли бесследно – он их очень любил. Когда дед лежал уже неподвижно, Андрей помогал мне менять памперсы и мыть его, даже вопросов не возникало о неприятности этих занятий. Я работаю в университете уже 36 лет. С каждым годом поступившие первокурсники всё хуже знают математику. Когда вся группа не смогла решить линейное неравенство, я возмутилась, а они закричали хором: "В ЕГЭ такого не было!". В школе их готовят к ЕГЭ, натаскивая на предполагаемые виды задач. Они не усваивают сущность математических понятий, запоминая только алгоритмы. Пришлось мне применять в обучении студентов ту же четырёхступенчатую модель: создание яркого образа нового понятия, говорящего о его месте в математическом описании мира, о невозможности обойтись без него; формирование интереса, подробный разбор аксиом и определений; решение большого количества примеров, работа с новым понятием, приобретение навыков; когда новое понятие становится привычным, решение задач на его приложения. Я заставляю студентов по-другому посмотреть на математику, увидеть её значение как универсального метода познания, в котором каждый вид математического аппарата нужен для понимания каких-то явлений. Умные студенты очень ценят мои лекции, многие начинают понимать то, что казалось формальным в школе. Студенты с плохими школьными знаниями, которые хотят учиться, тоже благодарны – я им по ходу занятий очень понятно объясняю и школьный материал. Те представители нового поколения, которые не хотят ничего понимать, запоминать, анализировать, а только нажимать на кнопки, недовольны – я на экзамене отбираю телефоны. Когда я учила сына, мне было абсолютно некогда искать специальную литературу по библиотекам. Компьютер и Интернет у нас появились не так давно. Сейчас, когда мои родители ушли, очень много внимания надо уделять сыну, ещё и работать много. Поэтому я не использовала никакую литературу в этой статье. Родителям, у которых детей признали необучаемыми из-за расстройств поведения, хочу сказать: "Пытайтесь найти способы учить ребёнка сами. Всё, что вам нужно - это любовь к нему".

 Задать вопросы автору статьи можно по адресу электронной почты  vvkrivolapova@mail.ru