На днях в Заводоуковске побывал Владимир Шарпатов – легендарный лётчик, единственный Герой России, проживающий в нашей области. В августе 1996 года он вместе с экипажем Ил-76 совершил дерзкий побег из афганского плена, длившегося целый год. О событиях 17-летней давности Владимир Ильич рассказал участникам краеведческой конференции "Наше наследие" и школьникам городского округа.

– Владимир Ильич, ваше детство пришлось на военное время. Мечта стать лётчиком тоже оттуда?

– Можно сказать и так. Я родился на Волге, в небольшом рабочем посёлке Красногорском Марийской Республики. Во время войны там были организованы госпитали, такие же как у нас в Тюмени или у вас в Заводоуковске. Однажды на окраину посёлка приземлился маленький самолёт По-2. Привезли раненого офицера. Раньше у нас и в небе-то самолёта никто не видел. Все жители, конечно, побежали смотреть на авиационное чудо. Лётчик никого к самолёту не подпускал. Может, потому, что самолёт был деревянный, обтянутый специальной материей – перкалем, и сломать в нём что-то было дважды два. Но, видимо, я или, возможно, моя мама, лётчику понравились. Он пустил меня к самолёту, посадил на сиденье, дал потрогать руль и спросил: "Лётчиком-то будешь?" Я подумал и сказал: "Буду!" Наверное, с этого всё и началось.

После седьмого класса я поступал в Казанскую спецшколу ВВС. Прошёл комиссию, сдал экзамены. И вот день зачисления. Нас, будущих лётчиков, построили на плацу и сообщили о… расформировании спецшколы. В то время Хрущёв сокращал армию и такие учебные заведения, как наше, ликвидировали. Окончив школу, я поступил в Актюбинское военное авиационное училище, но и его чуть позже расформировали. Тогда я и пошёл в гражданскую авиацию.

– Вы были одним из первых гражданских пилотов, освоивших Ил-76…

– Да, это было очень интересно. Мы полгода летали по программе лётных испытаний. В их числе был и полёт на дальность. Взлетели в Тюмени, дошли до Якутии, потом вернулись в Тобольск, но топливо ещё оставалось. Тогда мы сделали крюк до Ханты-Мансийска и только после этого вернулись в Тюмень. Одиннадцать часов в небе!

Потом мы уже выполняли производственные полёты за границу. Я побывал в 65 странах. Но мне всё равно больше нравилось летать над Россией: в баках 90 тонн топлива, пять часов полёта, семь, десять – керосин кончается, а Россия нет! Великая страна…

– И вот тот полёт 3 августа 1995 года…

– Это был наш третий полёт в Кабул с патронами для автоматов. Груз законный, к перевозке гражданской авиацией разрешённый, так что чего волноваться?

В 90-е годы прошлого века мы возили разные грузы в различные страны. Бывали и в Кандагаре. Там, на аэродроме, познакомились с афганскими лётчиками – они когда-то учились в СССР и знали русский язык. Но кто такие талибы, нам было неизвестно, ведь после вывода войск из этой страны наши журналисты потеряли интерес к Афганистану и писали о нём нечасто. А оказалось, что в Афганистане талибы уже полстраны захватили.

Но возвращаюсь к полёту. Как раз над Кандагаром слышу знакомый голос в наушниках: "Володя, это ты? МиГ-21 сзади видишь? Заходи на посадку, это приказ".

Приказ есть приказ. Мы сели в Кандагаре. И как потом выяснилось, команду отдал один из наших знакомых афганских лётчиков… Так экипаж Ил-76 попал в плен.

– Но была надежда, что о вас не забудут, что вас из плена вытащат?

– Да, конечно. Рассуждали так: мы везём груз законному правительству, документы в порядке, за нами великая страна. Да и талибы первое время ждали реакции с российской стороны. Но, поняв, что наше правительство не предпринимает никаких мер по спасению своих заложников, стали грозить нам судом шариата. Уже на десятый день мы стали думать о побеге, но всё же надеялись на освобождение.

Время шло. Талибы скоро бы Кабул взяли, а после этого суд над нами был бы неизбежен.

– И как складывался план побега?

– Талибы очень интересовались нашим самолётом, и это было нам на руку. Члены экипажа стали убеждать их, что машина без технического обслуживания заржавеет, запылится и не пригодится уже никому. Талибы стали возить нас раз в три месяца к самолёту. Часть экипажа оставляли в заложниках, а остальных транспортировали на аэродром.

Наконец 10 июля 1996 года мы не стали дожидаться, кого возьмут, кого оставят, а все вместе проследовали в автобус. Но на аэродроме в этот день оказалось много охраны. Бесполезно взлетать – расстреляют сразу. А тут ещё будто сам самолёт с нами в заговор вступил: от наезда на какой-то осколок лопнуло колесо... У экипажа опять появилась причина проситься на аэродром. И вот 16 августа мы снова оказались в самолёте. Я велел заготовить верёвки, тяжёлые предметы, чтобы отбиваться. Приняли решение: "Взлетать будем в любом случае. Разобьёмся – так разобьёмся, собьют – так собьют". Решили время тянуть до обеда: тогда талибы обязательно молятся. Наконец инженер Бутузов воскликнул: "Командир, на борту осталось трое автоматчиков, остальные ушли!".

Заскакиваю на рампу заднего люка. Самолёт начинает выруливать. На ходу запускаем двигатели. Только развернулся, мне докладывают, что аэродромная машина и автобус с талибами несутся нам наперерез. Но обратной дороги нет: взлетаем!

Была опасность, что шасси могут не выдержать, ведь самолёт год простоял на жаре, колёса немного спустились. Но спасибо нашим конструкторам и рабочим, что такую машину создали – всё выдержало.

Тут талибы, что охраняли нас на борту, очухались. Я штурвал резко на себя. Перегрузка – талибы попадали. И началась возня. Впятером их троих минут сорок связывали верёвками. Наконец пристегнули к сидениям.

В Объединённых Арабских Эмиратах, в Шардже, нас уже встречала полиция. На следующий день повезли на допрос и отнеслись к нам доброжелательно.

На Родину экипаж вернулся в ореоле заслуженной славы. Указом Президента Российской Федерации за героизм, стойкость и мужество мне и второму пилоту Газинуру Хайруллину было присвоено звание Героя Российской Федерации. Остальные члены экипажа Александр Здор, Асхат Аббязов, Сергей Бутузов, Виктор Рязанов и Юрий Вшивцев были награждены орденами Мужества.

Алексей СЕВОСТЬЯНОВ, научный сотрудник музея

Фото Ольги Мясниковой